«Самое подходящее время!..»
Да, ты права, драгоценная.
Мы выехали на опушку леса, и Руми придержал лошадь, гордо поворачиваясь к нам с козел:
— Красивый город, правда?
Нарядно-белый пояс городских стен с пряжками-воротами. Сбегающие по холмам вниз-вверх, вниз-вверх, узкие улочки. Выцветшая черепица блеклых крыш под ярко-синим пологом неба, такого темного прямо над головами, что кажется: стоит немного напрячь зрение, и разглядишь звезды. Силуэты кораблей, замерших у причалов и редкие точки лодок в лазури моря, окутанного вуалью дымки, как невеста. И раскаленный солнцем воздух, звенящий не хуже клинка.
— Правда, — кивнул я.
Мэтт ничего не сказал, но и в его молчании чувствовалось если не восхищение, то признание красоты приморского города.
«А теперь взгляни на него изнутри…» — мягкий совет.
Конечно. Сейчас.
Я прикрыл глаза, и сознание, выступив из тени на свет, расплавилось и потекло вниз по улицам крохотными ручейками, с той лишь разницей, что не огибало препятствия, а проходило сквозь них.
Душа Вэлэссы тоже изнывала от жары и молила богов о ниспослании дождя на начинающую иссыхать землю, но мольба эта была терпеливой и смиренной, как еженедельное пение жриц перед алтарем, не имеющее целью немедленное исполнение просимого, а только удостоверяющее небесных жителей в непреходящем уважении жителями земными. Размеренное, сонное дыхание повсюду, от торговых рядов до окраин: и вдох длится целую вечность, и выдох невыносимо длинен и тяжек, так тяжек, что его окончания и хочется дождаться поскорее, и поневоле тревожишься, что вслед за ним не последует больше ничего. Вязкая дремота тел и душ, утомленных зноем, безразличная и унылая…
Одна из ниточек «паутинки» запуталась между моими спутниками, и я вздрогнул, наткнувшись на их поля, так разителен был контраст с объединенным полем Вэлэссы.
И Мэтт, и Руми дышали и чувствовали совсем в другом ритме: не менее жарко, но живо, бодро, даже жадно, делали вдох, не дожидаясь окончания выдоха, а не раздумывали, стоит ли еще напрягать легкие. Ни тени сна. Хотя… Я позволил еще одной ниточке обвиться вокруг Румена. Неужели показалось? Нет, мне пока рано упрекать себя в рассеянности, свойственной старикам: глубоко-глубоко, но зернышки дремоты прятались и там. Крохотные, едва заметные, слабенькие, как тлеющие угольки. Но если снабдить их подходящей пищей, они непременно взовьются вверх пламенем. Как любопытно… Наверное, эта «сонливость» свойственна всем местным жителям. Особенность природы. Качество крови. Да, похоже, так и есть.
— А сам не хочешь камни потаскать? — Поинтересовался Бэр, но сделал это только, чтобы «выдержать лицо», а не намереваясь препираться по-настоящему.
— Представь себе, нет, — ответил я. — Да и от работы на природе кроме пользы вы ничего не получите.
— На природе? — Простонал Хок. — Это не природа, а самая настоящая кузня! Дышать невозможно!
— Ну, пока у тебя хватает сил и дышать, и возмущаться, значит, не все так страшно.
— Ага, вы-то оба будете дремать в тенечке!
— Положим, дремать нам некогда: надо прибраться в доме, разобрать оставшиеся припасы и распределить их на как можно большее количество дней.
— Зачем? Мы же отправляемся на заработки, — сдвинул брови лучник. — Будут деньги.
— Они пойдут на оплату жилья.
— Ну не все же!
— Будете отлынивать от работы, все. До самой мелкой монетки.
— Сам бы попробовал… — пробормотал под нос Хок, а Бэр привел последний и самый весомый, как ему казалось, довод:
— Мне пальцы напрягать нельзя: я потом тетиву чувствовать не буду.
Я усмехнулся:
— Это верно. Для обычного лука пальцы должны быть понежнее. А вот для «радуги»…
Брюнет возбужденно раздул ноздри тонкого носа:
— У тебя есть «радуга»?!
— При себе, конечно же, нет. Но могу достать.
— Настоящую? Эльфийскую?
— Самую, что ни на есть.
— Обещаешь?
— Если не будешь лениться.
По азарту, разгоревшемуся в глазах Бэра, и тупой бы понял: лениться не будет. Скорее надорвется, но не упустит возможность обзавестись знаменитым эльфийским луком, прозванным «радугой» за свой изгиб и многоцветные рога.
— Что же мы стоим? Пора за работу!
— Не так быстро, — я попробовал приостудить мною же порожденный порыв.
— Что еще?
— Несколько указаний.
Оба парня, и Хок, и Бэр устало вздохнули, но изобразили на лицах внимание.
— Первое. Не перетруждаться и не гнаться за Руми: у него сноровка не чета вашей. Пусть вдвоем наберете меньше, чем он один, и то прок. Второе. С местными не задираться: не хватало нам еще оказаться в тюрьме за драку или оскорбление традиций. Вести себя спокойно и вежливо, понятно?
— Да! Можно идти?
— Минуту погодя. Третье. Не приставать к женщинам.
Лучник хлопнул ресницами:
— Какие женщины в каменоломнях?
— При желании, а также острой необходимости женщину можно найти и в пустыне.
— А ты что, искал?
— И нашел, как ни странно. Или она меня нашла…
…Ветер прогнал мимо спутанные кольца пустынной лозы, одарив странницу свитой песчинок, коготками прошелестевших по выщербленным плитам Эс-Лахар, Последнего Пути — дороги к обители тихой госпожи Шет.
Я хотел поправить полосу ткани, закрывавшую лицо от острых поцелуев песка, но жжение, вновь проснувшееся на сгибе левой руки, заставило забыть обо всем. Как отчаянно хочется почесать… Не могу терпеть. Больше не могу.