Осколки (Трилогия) - Страница 169

К оглавлению

169

— Теперь я все про тебя знаю, Рэйден Ра-Гро.

Голос, полный отчаяния.

— Вот, кого ты любишь на самом деле. Реку свою проклятущую!

Распахиваю глаза.

Хрупкая фигурка в обрамлении ивовых ветвей. Глаза… Больные. Очень больные. И губы… дрожат.

— Нэй…

— Не смей больше искать встреч!

Пытаюсь встать, но меня возвращает обратно льдистое:

— Не ходи за мной!

И зеленый полог снова смыкается. Погребальным саваном.


Лунная излучина, поместье Ра-Гро,

дневная вахта


Сижу, обхватив руками подтянутые к груди колени, и смотрю, как вода тщетно пытается забраться на берег. Выше и ниже по течению шумят перекаты, а здесь, передо мной, насколько хватает взгляда — ровное и быстрое течение. Недовольное тем, какие узкие пределы поставила ему природа. Вырваться бы на свободу и похоронить под сверкающей и такой же гладкой, как полоса стали, гладью все, что попадется на пути! Вырваться бы… Хоть на мгновение. Нет, не получится. Ни у тебя, ни у меня. Если только не произойдет чудо.

Гибкое длинное удилище, задорно свистя, рассекает воздух, расправляя кольца волосяной лески, и весенняя муха, еще минуту назад вяло ползавшая в траве, совершает свой последний полет, шмякаясь об воду на расстоянии двадцати шагов от того места, где и находится безжалостный рыбак. Плюх!

Ш-ш-ш-ш-ш… Это шумит река, пытающаяся унести наживку с собой. Напрасно старается: леска выбирается до предела, и уверенные руки начинают вновь сматывать и укладывать на траву упругие кольца.

Отец ловит рыбу. А я… Так, наблюдаю. Больше всего на свете люблю смотреть. Правда, этого слишком мало для проникновения в суть вещей, но я не стремлюсь заткнуть за пояс философов, плетущих изящные кружева теорий. Я просто смотрю. Праздное созерцание повторяющихся действий позволяет успокоиться и найти выход из тупика жизни. Так говорят. Но мне выход все еще не виден. Наверное, даже лениться умею плохо.

— Будешь слишком часто хмуриться, появятся морщины, — замечает отец.

— Ну и пусть. Зато буду выглядеть умнее.

— Вообще-то, лоб в складочку — еще не признак глубокого ума.

Поднимаю взгляд от воды. Нет, не затем, чтобы понять, смеется мой родитель или говорит серьезно: настоящая мудрость всегда улыбчива и смешлива. Просто получаю удовольствие, глядя на него. На гибкую фигуру, на переплетения вен под бледной кожей запястий, на сложенную вдвое и немыслимым узлом завязанную косу (а иначе она стелилась бы по земле), на скупые, точные движения.

— Не переживай, сын. Все наладится.

— Уже не верю.

— А вот это зря, — следует мягкий укор. — Если не будешь верить, потеряется надобность в том, к чему стремишься.

— И что? Станет только легче: зачем гнаться за птицей, не дающейся в руки? Можно ведь и шею свернуть.

— Экий ты у меня мудрый стал, — смеются желто-зеленые, совсем кошачьи глаза в тени соломенной шляпы. — Не по годам мудрость.

— Еще скажи: не по голове шапка, — ворчу, любуясь отцовской улыбкой.

— А вот теперь ты меня пугаешь, — обращенный на меня взгляд становится внимательнее.

— Чем?

— Кто или что заставило тебя усомниться в себе самом?

— Разве я сказал, что сомневаюсь?

— Сказал.

— Когда это? Не помню. Не было таких слов.

— Слова, слова… — отец качает головой. — Хочешь, открою тебе тайну?

Азартно щурюсь, совсем как в детстве:

— Страшную?

— Очень!

— Открывай!

— Слова всего лишь инструмент для изложения мыслей. То, насколько ты умеешь ими пользоваться, определяет значимость твоих речей. Если умеешь плохо, то самые красивые и умные слова не помогут выразить даже простенькую мысль. И наоборот, имея под рукой только горсть грубых деревянных бусин, можно объяснить, как устроен мир. Если умеешь это делать.

— Нанизывать бусины на нитку?

— Именно. На нитку смысла.

— И какое отношение все это имеет ко мне?

— Самое прямое. Ты и не заметил, как вскользь брошенная фраза открыла чужому уму то, что пряталось в твоем. Даже если ты всего лишь повторил чье-то замечание… Не сомневайся в себе понапрасну, сын. Не надо. Сомнения полезны только в том случае, если ты видишь пути избавления от них. А бестолковые обиды… Они ни к чему не приведут. Лишь замедлят шаг.

— И вовсе не бестолковые.

— Тогда скажи, что тебя тревожит, — предлагает отец.

— Тревожит?.. Так, чтобы прямо, ничего. Мелкие детали. Случайные события. Что-то, чего я никак не могу схватить за хвост.

— Потому что не видишь хвоста.

— Да, пожалуй… Но это не проблема. Пока не проблема.

— Есть что-то еще?

— Наис.

— Что с ней?

— Она видела мое свидание с рекой.

— О! — Отец понимающе вздыхает. — Это должно было случиться.

— Знаю. Но не так рано! Я надеялся, что сначала мы… в общем… попробуем сделать все, как у всех.

— Она огорчилась?

— Не то слово! Кричала, чтобы я не смел искать с ней встречи.

— Сурово.

— Еще как! И не стала меня слушать.

— А что ты мог ей сказать? — отец грустно улыбается уголками губ. — Так заведено? Так надо, чтобы не прервался род? В этом нет ничего личного? Она не поверит. Сейчас не поверит. Даже если будет знать, что в тот миг ты думал только о ней. Ведь, думал?

Не отвечаю, снова всматриваясь в колыхание тяжелых водяных прядей. Думал, конечно. Именно о ней. И жалел, что так редко могу посвятить свои мысли дорогому мне человеку. На службе как-то времени не хватает, да и силы тратятся совсем на другие вещи.

169