Осколки (Трилогия) - Страница 123

123

И словно отвечая, воздух пришел в движение, мимолетно лизнув мою щеку, колыхнув пламя факелов рядом со мной и прошелестев песчинками по двору: «Спасибо… Мастер…».

Это… Мне ведь почудилось, правда?

«Считай, как хочешь, любовь моя…» — грустно разрешила Мантия, окутывая меня невидимым, но теплым пледом Крыльев.

Как хочешь… Хм. Слишком заманчивое предложение. А если не хотеть? Ничего? Никогда?

Я прошел мимо начинающих перешептываться моряков, отыскал в одной из комнат непочатую бутылку и уединился с ней на балконе второго этажа. Не помню, о чем думал, но точно знаю: делать ничего не мог. Не было ни сил, ни желания. Были только ночь, густое терпкое вино, настороженная дремота города, затихшего в ожидании нового дня, и тупая боль в груди. Там, где рядом с сердцем томится в клетке плоти душа.

Кажется, в омут сна я канул уже в постели, куда меня уважительно перенесли.

***

Золотые нити волос скользят между пальцев, норовя уклониться от предписанного пути, и приходится слишком часто останавливаться, чтобы вернуть упрямиц обратно, в размеренные захваты крючка. Получается не очень-то ровное полотно, топорщащееся кончиками отдельных волосков, которые я не стал связывать между собой, добавляя в вязание новую порцию «пряжи», любезно отданной мне Юлеми с корыстной целью получить королевскую мантию для куклы. Королева по имени Пигалица… Курам на смех. Впрочем, чем такое имя хуже других? Временами я и свое ненавижу настолько, что готов от него отказаться.

Лежу, обложившись подушками для упора локтей, быстро устающих висеть в воздухе. Можно сказать, возлегаю, с царственным безразличием принимая редких посетителей. Уже третий день. Слава богам, Льюсу не до меня: город, лишившийся одного правителя, теперь приноравливался к твердой руке другого и, думаю, довольно охотно, потому что герцог, помимо установления своей власти, принес Вэлэссе избавление от беды, вызванной порченой водой. Конечно, какая-то часть горожан была больна основательно, но гораздо больше находились в той стадии отравления, когда справиться с болезнью могла, как и в случае Магайона, обыкновенная простуда, а уж обзавестись этим добром по жаре, до сих пор не покидающей город и окрестности, было легче легкого.

Господам Гарсену и Богорту тоже не найти часа-другого меня навестить: помогают герцогу в его нелегком труде разделения всех подданных на здоровых, не очень здоровых и нездоровых совершенно. Где-то там же подвизается и Паллан, проявивший, как говорят, чудеса отваги при штурме резиденции покойного мэнсьера. В это верю без малейших сомнений, потому что если мои предположения, основанные на подсказках Мантии, верны, милейший капитан вообще должен был костьми лечь, но не допустить, чтобы со мной случилось что-то нехорошее. Надо будет при встрече сказать «спасибо». И ему, и Ксаррону. Вот ведь гад! Сделал вид, что отправляет меня в неизвестность, а сам по пути всего следования понатыкал свои «глаза», «уши» и «руки». А я-то еще удивлялся, когда меня отпустили без привычного уже эскорта найо! Зря удивлялся. Да, зверушкам требовалось уединение, потому что в небе вставала Ка-Йор, их ночное светило, во время округления которого многоликие оборотни буквально сходят с ума и сменяют формы одну за другой, при этом сгорая от влечения к себе подобному. Ну и пусть их, развлекаются. Мне в любом случае было бы не справиться с двумя найо, только и думающими, как завалить друг друга в постель или что они понимают под «постелью».

Так что, лежу в кровати и в одиночестве, от коего нисколько не страдаю. Даже наоборот, испытываю определенное удовольствие. Если есть на свете роскошь общения, то не менее драгоценна и возможность побыть наедине с собой. Ну, почти наедине.

Правда, Мантия, надо отдать ей должное, не донимала меня разговорами и нравоучительными наставлениями. Первый день потому, что я в основном спал. А начиная со второго утра лишь изредка осведомлялась, каковы будут мои дальнейшие планы, на что получала один и тот же ответ. Какой? Поживем — увидим.

Створка двери беззвучно и очень медленно отползла на ширину пары ладоней от своего изначального, то бишь, закрытого положения, после чего снова замерла. Прошло около минуты, но из коридора все же послышалось тихое:

— Позволите войти, господин?

— Да, — буркнул я, наученный горьким опытом: местные слуги, даже если их отсылали прочь, добросовестно ныли под дверьми, пока меня не покидало терпение, и в полет не отправлялись предметы убранства занимаемой мной комнаты. Как понимаю, до меня в ней проживал кто-то из не шибко любимых племянников мэнсьера, потому что уюта вокруг не наблюдалось. Впрочем, кровать есть, лежать на ней можно, и ладно.

Дверь раскрылась пошире, и в образовавшийся проход просочилась девушка, памятная мне с головы до ног по процессу извлечения накра.

Мариса, так ее зовут. Но имя я узнал не от нее самой, а от одной из словоохотливых служанок, которая в какой-то момент утратила робость, неизменно охватывающую всех, кто приближался к «самому Мастеру». Кретинизм… И как только Рогар терпит? Меня уже не просто коробит от всеобщего почитания, а почти трясет.

Девушка поставила на столик рядом с кроватью кувшин, наполненный очередным травяным настоем: стараниями Богорта — единственного мага в городе, которому можно было доверять без опаски, меня потчевали этой гадостью с утра до вечера. Правда, и более существенную еду тоже приносили, но это питье было обязательным. И единственным, потому что вина мне не давали. Подозреваю, из-за того, что герцогу в любой момент могли потребоваться мои услуги, а пьяный Мастер… В лучшем случае, весело. В худшем… тоже скучно не будет.

123